Ответственность «по номиналу»

Многие номинальные руководители компаний уверены, что им нечего бояться, раз они не управляли бизнесом и не принимали важных решений. Но это не так, и формального главу фирмы-банкрота могут заставить отвечать по ее долгам. Полностью избежать ответственности не получится, даже если он поможет найти «теневого бенефициара» и его имущество.

Рассмотрим одно из дел, которое, в совокупности с другими подобными, по всей видимости, установит вектор судебной практики. Итак, в 2016 году суд привлек к субсидиарной ответственности на 43 млн рублей гендиректора фирмы Николая К., который не передал управляющему Андрею Л. документы организации. А через некоторое время фактического руководителя этой и других компаний Дмитрия Б. осудили за мошенничество - он похитил 122 млн рублей у граждан и банков под видом займов на развитие бизнеса, но не собирался возвращать эти деньги. Действовал через фирмы, открытые на других лиц. В итоге суд приговорил Дмитрия Б. к восьми годам лишения свободы и обязал компенсировать потерпевшим 46 млн рублей.

«Слил» всех – не помогло

Фирма, о которой идет речь, была одной из доброго десятка организаций, находящихся под контролем преступника. Учредителем и директором числился Николай К., который не горел желанием выплачивать 43 млн рублей по чужим долгам. Дождавшись приговора Дмитрию Б., он добился пересмотра арбитражного спора по новым обстоятельствам. Две инстанции освободили Николая К. от ответственности, опираясь на факты из уголовного дела. В нем было установлено, что именно осужденный довел компанию до банкротства. Документация фирмы была также у настоящего хозяина бизнеса, а значит, наказывать «номинала» за ее непередачу нельзя, пришли к выводу два суда. Николаю К. удалось убедить судей в том, что он не знал о мошенничествах и лишь выполнял указания фактического руководителя. Также суды приняли во внимание, что он помог выявить виновное лицо и раскрыл недоступную другим информацию. Это уменьшает ответственность номинального руководителя согласно пункту 6 Постановления Пленума Верховного суда РФ от 21.12.2017 № 53. К тому же, с компании в любом случае нечего было взять – активов за ней не числилось.

Ни один из этих аргументов не убедил АС Уральского округа. По его мнению, освободить «номинала» от субсидиарной ответственности полностью нельзя. Тот же пункт 6 Постановления Пленума № 53 говорит, что формальный глава сохраняет возможность влиять на работу фирмы. Со дня учреждения компании в 2007 году Николай К. знал о своем номинальном статусе, подписывал по указанию Дмитрия Б. кредитные договоры и бухотчетность, обратила внимание «тройка» судей кассации. Кроме того, ей было неясно, какие именно сведения раскрыл Николай К. и как это помогло привлечь к субсидиарной ответственности Дмитрия Б. Вину последнего установили следствие и уголовный суд. С такими замечаниями кассация направила дело на новое рассмотрение (постановление АС Уральского округа от 26.07.2018 № Ф09-3499/2018).

Что дальше?

Юристы выдвигают следующие версии дальнейшего развития событий. Суд первой инстанции, скорее всего, привлечет Николая К. к ответственности – либо солидарно с Дмитрием Б., либо в меньшем размере. Они отмечают, что правоприменительная практика карает не только конечных бенефициаров, но и номиналов. Решение суда о привлечении к ответственности вряд ли поможет расплатиться с кредиторами, ведь у «номиналов» обычно нет никакого ценного имущества. Так что такой подход нужен скорее в воспитательно-профилактических целях - для того, чтобы отвадить желающих заработать в качестве «номинала».

В группе мошенников «номинал» играет роль ширмы, которая позволяет обманывать контрагентов. Именно по этой причине суды редко полностью освобождают их от ответственности, даже если те доказали свой формальный статус и помогли выявить реального бенефициара (п. 9 ст. 61.11 Закона о банкротстве). Если номинал действительно формальная фигура, то не может иметь доступа к документам, сотрудникам и так далее. И наоборот, если «номинал» рассказал суду о том, как был устроен бизнес – значит, он имел доверительные отношения с бенефициаром, наверняка осознавал свою роль в компании и принимал участие в сомнительных схемах.

Самый громкий случай освобождения номинальных контролирующих лиц относится к 2012 году, когда суд обязал теневого владельца крупной уральской компании выплатить по долгам «своего» предприятия более 6 млрд рублей. Тогда номинальный учредитель рассказал, что не вносил долю в уставный капитал и не подписывал никаких документов. Бывают и другие случаи, когда формальному директору не удавалось доказать причастность «теневого бенефициара». В качестве примера можно привести постановление АС Уральского округа от 10.03.2017 по делу № А50-6344/2014. В нем бывший руководитель компании не смогла предъявить письменных доказательств, а указанный ею человек в заседании сказал, что впервые ее видит.

Трансформация «субсидиарки»: охота на КДЛ

Сама по себе возможность привлечения контролирующих должника лиц (далее - КДЛ) к субсидиарной ответственности была предусмотрена Законом от 26.10.2002 № 127-ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)» начиная с момента его принятия. Этому вопросу была посвящена статья, которая на протяжении многих лет оставалась «нерабочей». Ситуация начала существенно меняться в 2012 году, когда суды стали активнее привлекать КДЛ к ответственности и взыскивать многомиллионные (а то и многомиллиардные) долги предприятий лично с них, однако, как правило, на практике такие судебные акты не исполнялись по причине отсутствия у КДЛ какого-либо имущества.

2017 год можно по праву назвать переломным моментом в истории развития института привлечения к субсидиарной ответственности. С 1 июля в Закон о банкротстве добавлена отдельная глава, посвященная этому вопросу, а в конце года Пленум Верховного суда РФ утвердил Постановление от 21.12.2017 № 53, в котором на основе новой главы Закона предложены новеллы, которые нельзя оценить иначе как революционные.

Во-первых, введена новая презумпция для признания лица контролирующим, а именно извлечение выгоды из незаконного или недобросовестного поведения должника. То есть если лицо, не являясь директором (учредителем) предприятия, тем не менее извлекает выгоду из его деятельности, считается, что такое лицо является КДЛ, а значит, может быть привлечено к субсидиарной ответственности. Данная новелла направлена на пресечение крайне распространенной схемы ведения бизнеса через несколько взаимосвязанных юридических лиц, когда прибыль и ликвидное имущество аккумулируются на одном предприятии, а долги – на другом.

Во-вторых, впервые в России в гражданском праве вводится институт «сделки с судом»: если номинальный директор представит суду сведения о реальном бенефициаре, которые будут способствовать погашению требований кредиторов, то номинальный руководитель может быть полностью освобожден от ответственности.

Кроме того, пресечена распространенная схема ухода от погашения долгов, при которой после привлечения КДЛ к ответственности право требования к нему на основании решения собрания кредиторов продавалось с торгов по заниженной цене. По новым же правилам каждый кредитор, независимо от количества голосов, вправе потребовать взыскания долгов с КДЛ непосредственно в свою пользу и далее самостоятельно, независимо от собрания кредиторов, предпринимать меры по получению с КДЛ денежных средств.

Наконец, по старой редакции закона после завершения дела о банкротстве привлечение к субсидиарной ответственности было невозможно. Теперь же кредиторы вправе обращаться с соответствующим заявлением и после того, как дело о банкротстве было завершено и предприятие исключено из ЕГРЮЛ.

На первый взгляд может показаться, что новеллы закона носят чрезмерный характер. В особенности это касается презумпции о выгодоприобретателе как КДЛ: получается, что факт контроля лица над деятельностью предприятия будет устанавливаться судом без конкретных доказательств, только лишь на основании того, что такое лицо получало выгоду. Безусловно, произвольное применение судами данного правила может быть чревато установлением предпосылок для бесконтрольного вмешательства государства в предпринимательскую деятельность.

Однако представляется, что оценка нововведений не должна быть такой полярной. Ведь если представить себя на месте кредитора, которому недобросовестный должник не возвращает крупный долг, то нововведения закона о банкротстве предстанут в ином свете.

Зачастую директорами (учредителями) предприятий являются номинальные лица, у которых нет никакого имущества и которые фактически действуют по указаниям некоего «теневого собственника». Доказать в суде, что именно это лицо на самом деле контролирует деятельность фирмы, крайне сложно, для этого нужно найти существенный объем косвенных доказательств, разыскать свидетелей и т. д. У рядовых кредиторов зачастую в принципе нет возможностей по сбору такой доказательственной базы, а значит, и практически нет шансов на реальное получение своих долгов (по статистике, лишь в 2–3% дел о банкротстве кредиторы реально получают хоть какое-либо удовлетворение своих требований, в остальных случаях банкротство оканчивается списанием всех долгов).

Теперь же положение кредиторов существенно облегчено: им достаточно доказать, кто получал выгоду от деятельности должника. При этом не стоит забывать, что данная презумпция является опровержимой, то есть лицо, привлекаемое к ответственности, всегда может доказать обратное.

Если рассматривать новые правила с точки зрения развития российского правопорядка в целом, то данные изменения продолжают тенденцию усиления неформального подхода судов к рассмотрению дел, причины которой, как представляется, носят исторический характер.

После перехода к рыночной экономике судебные инстанции долгие годы следовали формальному соблюдению буквы закона. Однако со временем оказалось, что такой подход имеет и обратную сторону: недобросовестные участники гражданского оборота для получения необоснованных выгод стали активно пользоваться фиктивным документооборотом, когда на бумаге фиксируются несуществующие отношения.

Именно по этой причине суды со временем оказались вынуждены большее внимание уделять существу отношений, экономической целесообразности, деловой цели, разумности поведения сторон и т. д., а представляемые доказательства оценивать менее формально. Новые изменения в закон о банкротстве, по сути, представляют собой продолжение указанной тенденции.

Таким образом, если и искать виновных в излишнем ужесточении правил о привлечении к субсидиарной ответственности, то будет справедливо предположить, что причина таких изменений отчасти в самом предпринимательском сообществе.

«Представляется, что новые правила будут способствовать повышению эффективности проведения банкротных процедур, а значит, и улучшению экономического климата в стране. Но не стоит забывать, что это возможно исключительно при условии разумного, взвешенного и ответственного подхода судов к применению новых правовых норм», - рассуждает старший юрист адвокатского бюро «Пучков и партнеры» Станислав Попов.

Растрата и расплата: ТОП-5

Если номинальный директор не получал ключ электронной подписи и печать компании, спасет ли это его от субсидиарной ответственности? У судов есть разные мнения на этот счет. Кроме того, в подборку попала история руководителя, который написал типичный отзыв на иск по делу о взыскании долга по поставке, а потом этот документ помог привлечь его к субсидиарной ответственности. Кроме того, один из директоров выдал срочный заем на неотложные нужды для сына, а второй брал деньги из банка на зарплату, но не вручал ее сотрудникам.

Вывод денег под видом зарплаты

В деле о банкротстве компании суд согласился взыскать с ее бывшего директора Сергея Б. 63,9 млн рублей убытков. Недостачу на эту сумму выявил управляющий Николай В. Он сравнил суммы, которые директору выдали в банке для выдачи зарплаты (согласно платежным поручениям), и деньги, которые сотрудники получили на руки (по сведениям ПФР). За 2013–2015 годы разница составила те самые 63,9 млн руб., которые управляющий решил взыскать с экс-руководителя. Ничем не подтверждено, что деньги были использованы для расчетов с кредиторами или других нужд общества, подчеркнул управляющий. Бывший директор не передал оправдательных документов ни по своей инициативе, ни по исполлисту. В таких условиях суд признал обоснованными требования управляющего. Вдобавок он взыскал с ответчика 7 млн руб. текущих долгов.

Поводом привлечь Сергея Б. к ответственности стал тот факт, что руководитель не подал на банкротство ООО в 2013 году, хотя осознавал, что долгов у компании критически много. В этом он фактически сам признался в ходе слушаний по другому делу, в котором контрагент взыскивал с «его» фирмы 15,1 млн рублей оплаты по поставке. В отзыве на иск ответчика так и значится: «долг не оплачен в связи с нехваткой денежных средств». Позже этот документ станет для управляющего доказательством осведомленности и недобросовестности номинального директора (постановление Семнадцатого арбитражного апелляционного суда от 12.05.2016 № 17АП-3837/2016).

Номинальный директор: виновность под вопросом

Согласно вышеприведенному Постановлению Пленума Верховного суда РФ № 53, которое будет обязательно для всех судов, номинальный директор не освобождается от ответственности, потому что имеет возможность управлять бизнесом, пусть даже теоретически. Стоит отметить, что аналогичного подхода некоторые суды придерживались и раньше. В некоторых делах суды игнорировали доводы о том, что директор фактически не занимался делами фирмы, не получал документов и электронных ключей. Они указывают, что по закону у «номинального» главы нет отличий от реального. У него те же функции и ответственность, которую взрослый дееспособный человек обязан осознавать (например, постановление Шестнадцатого арбитражного апелляционного суда от 26.09.2017 № 16АП-3399/2017 по делу № А63-14030/2013).

Семейный бизнес 

Суд взыскал 2,2 млн рублей по долгам предприятия с его директора Александра Я. и его сына, единственного учредителя Артема Я. Руководитель компании не подал в суд заявление о ее банкротстве, хотя должен был сделать это не позже апреля 2015 года. За три месяца до этого, в январе, вступило в силу решение о взыскании с компании 1 млн рублей по поставке. Этот долг и стал последним, который «потопил» бизнес, поэтому управляющий Михаил М. решил отсчитывать обязанность подать на банкротство со дня, когда решение вступило в силу. Тем более что бухотчетность того периода уже была недостоверной.

Кроме того, управляющий выявил ряд сделок по выводу имущества, которые были совершены уже в период неплатежеспособности организации. Во второй половине 2013 года компания перечислила на счет ИП Александру Я. (директору) 10,8 млн рублей по договорам подряда и организации перевозки грузов, а его сын Артем, учредитель, получил от нее 0,8 млн рублей заемных средств «на неотложные нужды» в 2014-м. Суд затем признал сделки недействительными по банкротным основаниям.

Информацию об этих соглашениях управляющий получил не сразу: Александр Я. не передал ему договор займа фирмы с сыном, а также документы, которые подтверждают реальное исполнение подряда и экспедиторских услуг. Бумаги пришлось получать из других источников. Зато факт, что директор не передал документацию, помог привлечь его к субсидиарной ответственности наряду с сыном-учредителем (постановление Семнадцатого арбитражного апелляционного суда от 28.11.2016 № Ф09-10572/2016).

Цессия как метод доведения до банкротства

Как можно довести фирму до нестостоятельности с помощью передачи права требования, видно на примере следующего спора. В 2006–2008 годах компания взяла кредиты в банке, которые обеспечивались личным поручительством бенефициара Владимира Н. и залогом имущества некой Галины Д. Заемщик аккуратно платил по долгам, пока в 2009 году право требования у банка не купила компания, которую тоже контролировал Владимир Н. С тех пор выплаты прекратились, по долгам стали начисляться проценты. Компания-заемщик официально объясняла это недостатком денег. Несмотря на это, выкупившая долговые требования компания медлила подавать на должника в суд. Она сделала это лишь тогда, когда поручительство Владимира Н. прекратилось за сроком давности, а проценты по долгу набежали такие, что окончательно «обвалили» деятельность заемщика. Компанию объявили банкротом. Кончилось все тем, что долги выплатила залогодатель Галина Д., которая встала в реестр кредиторов банкрота и объединилась с управляющим Юрием Ф. Вместе они поставили цель привлечь к субсидиарной ответственности бенефициара обеих компаний Владимира Н. и руководителя фирмы-должника Игоря М.

Контролирующие лица защищались тем, что компания, выкупившая требования, наоборот, помогала должнику деньгами на текущие нужды. Но управляющий возражал, что это лишь видимость: на самом деле эти переводы и другие доходы должника систематически выводились из общества. Например, в 2011 году директор Игорь М. получил из кассы 14,5 млн рублей под отчет «на закупочный акт», которого не было и в помине. Одновременно с упадком банкрота стало расти благосостояние компании, к которой перешли требования по долгам. Эти аргументы управляющего убедили суд, и тот решил взыскать с обоих ответчиков солидарно 5,4 млн рублей. Апелляция оставила определение без изменений (Постановление Седьмого арбитражного апелляционного суда от 21.05.2018 07АП-8135/2014 по делу № А67-4353/2013). А «тройка» судей Верховного суда РФ отказалась передавать дело на пересмотр в экономколлегию (определение Верховного суда РФ от 08.06.2018 № 304-ЭС18-6694).

Корпоративная вуаль не скрыла от ответственности

Одним из самых громких разбирательств о привлечении к субсидиарной ответственности последнего времени стало дело крупной инвестиционной компании, за которой стоит руководство британского инвестиционного фонда. Арбитражный суд Калмыкии установил, что до банкротства компанию довели ее фактические бенефициары - иностранные юрлица. Суд восстановил цепочку корпоративного контроля. Банкротом руководил его учредитель – фонд, что подтверждалось его проспектом. А сам фонд, в свою очередь, был подотчетен группе компаний. Суд учел также то, что компания-банкрот хранила деньги в британском банке, что позволяло банку «владеть ими, а значит, осуществлять прямой контроль, скрытый ввиду отсутствия прямых корпоративных связей».

Именно контролирующие лица в 2014–2015 годах вывели со счетов компании 1,8 млрд рублей по недействительным платежным поручениям, на которых не было ни печати самого должника, ни подписи его директора. При этом компания имела долги перед бюджетом более 1 млрд рублей, отрицательные чистые активы и убытки более 1,1 млрд рублей. При разумном бизнес-подходе все долги можно было бы постепенно погасить с помощью имевшейся суммы, счел суд. Но контролирующие лица предпочли вывести деньги. Суд отклонил их доводы о пропуске искового срока и предписал вернуть в общей сумме 1,4 млрд руб. Решение (с небольшими изменениями) устояло в апелляции и кассации (определение Верховного суда РФ от 06.08.2018 № 308-ЭС17-6757).

Сергей Данилов, корреспондент «ПБ»